Найдем и мы свою долю!

Григорий расседлал коней, стреножил их, положил под куст седла, оружие. Обильная роса лежала на траве, и трава от росы казалась сизой, а по косогору, где все еще таился утренний полумрак, она отсвечивала тусклой голубизной. В полураскрытых чашечках цветов дремали оранжевые шмели. Звенели над степью жаворонки, в душистом степном разнотравье дробно выстукивали перепела: «Спать пора! Спать пора! Спать пора!»
Григорий примял траву возле куста и прилег, положив голову на седло. И громкий щебет перепелов, и усыпляющее пение жаворонков, и теплый ветер из-за Дона — все располагало ко сну. Григорий не спал много ночей подряд и, побежденный сном, закрыл глаза. Аксинья сидела рядом, молчала, задумчиво обрывая губами фиолетовые лепестки пахучей медвянки. Затем она наклонилась к Григорию, отвела с его лба нависшую прядь волос, тихонько коснулась губами щеки и сказала шепотом:

— Гришенька, сколько седых волос у тебя. Стареешь, стало быть? Ты же еще недавно парнем был...

Григорий спал, слегка приоткрыв губы, мерно дыша. Его черные ресницы, с сожженными солнцем кончиками, чуть вздрагивали, шевелилась верхняя губа, обнажая плотно сомкнутые белые зубы. Аксинья всмотрелась в него внимательнее и только сейчас заметила, как изменился он за эти несколько месяцев разлуки. Что-то суровое, почти жестокое было в глубоких поперечных морщинах между бровями ее возлюбленного, в складках рта, в резко очерченных скулах. И она впервые подумала, как, должно быть, страшен он бывает в бою на коне и с обнаженной шашкой.

Через несколько минут Аксинья тихонько встала, перешла поляну, стараясь не замочить юбку росой. Где-то недалеко бился о камни и звенел ручеек. Она спустилась к роднику, напилась холодной воды, умылась и досуха вытерла зарумянившееся лицо платком. С ее губ все время не сходила тихая улыбка, радостно светились глаза. Григорий снова был с нею! Снова призрачным счастьем манила ее неизвестность...

Много слез пролила Аксинья бессонными ночами, много горя перетерпела за последние месяцы. Еще вчера на огороде, когда бабы, половшие по соседству картофель, запели грустную песню, у нее больно сжалось сердце. Она невольно прислушалась, как жаловался на окаянную судьбу высокий женский голос, и не выдержала — слезы так и брызнули из ее глаз! Аксинья хотела забыться и работой заглушить зашевелившуюся под сердцем тоску. Но слезы застилали глаза, капали на зеленую картофельную ботву, на обессилевшие руки, и она уже ничего не видела и не могла работать. Бросив мотыгу, легла она на землю, спрятала лицо в ладонях и дала волю слезам.
Только вчера она проклинала свою жизнь, и все окружающее выглядело серо и безрадостно, как в ненастный день, а сегодня весь мир казался ей ликующим и светлым, словно после благодатного летнего ливня. «Найдем и мы свою долю!» — думала она, рассеянно глядя на резные дубовые листья, вспыхнувшие под косыми лучами восходящего солнца.

Возле кустов и на солнцепеке росли душистые пестрые цветы. Аксинья нарвала их большую охапку, осторожно присела неподалеку от Григория и, вспомнив молодость, стала плести венок. Он получился нарядный и красивый. Аксинья долго любовалась им, потом воткнула в него несколько розовых цветков шиповника и положила возле головы Григория. (478 слов)

По М. Шолохову