Золотое зерно*

Время течет и вымывает из памяти сначала более легкие впечатления, а потом добирается до основных. Самое важное останется на дне, но хорошо, когда оно сохраняется в оправе сопутствующих ему впечатлений. Лучше цельный и стройный колос, чем просто горстка зерен. Есть у меня в памяти между прочих воспоминаний такой «колос», и одно из зерен в нем золотое.

Однажды я согласился участвовать в благотворительных концертах с чтением стихов. Организатору удалось пригласить для участия и великого русского певца с чистейшим лирическим голосом.

Проезжая от аэродрома к гостинице, я увидел, что Новгород пестрит афишами, на которых крупными буквами написана фамилия знаменитого певца, ниже меленько обозначены остальные участники.

Ивану Козловскому1 достался от природы удивительный, тончайший инструмент — его голос. Такая драгоценность ужене может быть принадлежностью одного человека, это общенародное, общечеловеческое достояние. Но драгоценность эта все же находится в распоряжении одного человека, и он волен распорядиться ею по своему усмотрению. Он может ее испортить: для этого достаточно попеть на морозе или выпить ледяного пива. Он может унести ее от людей в преждевременную могилу.

Но Козловский правильно понял свою задачу. Он смолоду настроил свой музыкальный инструмент и берег его. Он обогатил природный дар воспитанием в себе музыкального вкуса и приобретением музыкальной культуры. Наконец, он понял, что все: и жест, и манеры, и внешний вид, и поведение — все это может быть оправой, еще больше украшающей редкий алмаз.

В день концерта Козловский вышел на сцену во фраке и ослепительной манишке. Первая музыкальная фраза вместе с волшебными словами «Я помню чудное мгновенье» возникла почти из шепота. Но шепот был слышен в самых отдаленных уголках большого зала. Только к концу романса певец позволил себе прибавить немного голоса, но зато какой из этого получился эффект!

Потом мы увидели театрализованное представление, и нам стали понятны репетиции певца, на которые он тратил каждый день утренние часы. Оказывается, он пригласил для участия в концерте четырех юных скрипачек из местной музыкальной школы. На темной сцене один луч освещал исполнительниц, другой — Козловского в дальнем углу сцены, черно-серебряного, со скрещенными на груди руками. Четыре скрипки заиграли «Гори, гори, моя звезда».

Скрипки пели протяжно и долго. Козловский слушал, а потом вдруг опустился на колени и протянул руки в сторону музыки. То ли перед играющими скрипками преклонился он, то ли перед расцветающей молодостью, то ли перед великим романсом. Затем незаметно, но постепенно нарастая и беря верх над музыкальными инструментами, возник голос самого коленопреклоненного певца. После романса последовал гром аплодисментов.

Девочки стояли растерянные. Они были самые счастливые на всем земном шаре. Козловский подошел к ним и каждой пожал руку. Как бы ни сложилась их судьба, через много лет каждая из них может сказать: «Я на скрипке аккомпанировала Козловскому, когда мне было 12 лет!»
На другой день мы с Иваном Семеновичем поехали в Юрьев монастырь. Пожилая женщина, гремя ключами, открыла нам собор. Мы вошли в холодное помещение с расписным куполом вверху и иконостасом высотой в пятиэтажный дом.

Ключница осталась внизу, а мы по винтовой лестнице поднялись на хоры. Кроме нас во всем соборе не было ни души. Но вот тишина лопнула, как перетянутая струна, и зазвучал голос Козловского, который мгновенно наполнил весь огромный собор. Волна восторга подступила к моему сердцу. Акустика ли собора способствовала впечатлению, сама ли необыкновенная минута, а может быть, Козловский никогда еще в жизни не пел так красиво и вдохновенно?

Внизу старуха с ключами плакала и бросилась было в ноги певцу, но Козловский поднял ее и успокоил:

— Ничего, ничего, бабуся. Запри за нами. Мы пойдем.

Так жизнь и подарила мне одно из самых лучших впечатлений, которые лежат в памяти золотыми зернами и которых накапливается за жизнь не так уж много. (583 слова)

По В. Солоухину